Письмо III*
Вы просите обучать вас истинной науке — оккультному аспекту известной стороны природы; и это, вы полагаете, столь же легко исполнить, как и попросить об этом. Вы, очевидно, не осознаёте, какие огромные трудности стоят на пути передачи даже простейших основ нашей науки тем, кто обучался по вашим обычным методам. Вы не понимаете, что чем более вы впитали ваши методы, тем менее вы способны интуитивно понять наши, ибо мысли человека бегут по наезженной колее, и если только он не обладает мужеством зарыть её и проложить себе новую, он волей-неволей вынужден двигаться по старым рельсам. Позвольте мне привести несколько примеров.
В согласии с точной современной наукой обычно постулируется единая космическая энергия, и вы не видите разницы между энергией, которую расходует путник, отбрасывая в сторону ветку, заграждающую ему путь, — и учёным-экспериментатором, который расходует такое же количество энергии, приводя в действие маятник! Мы же видим: ибо мы знаем, что между ними — разница огромная. Первый без пользы расточает или рассеивает силу, второй концентрирует и накапливает её. И здесь пожалуйста поймите, что я имею в виду не их относительную полезность, как можно было бы подумать, но именно то, что в одном случае налицо лишь грубая сила, растраченная без какой-либо трансмутации этой грубой энергии в более высокую потенциально возможную форму духовных движущих сил, а в другом — именно это последнее.
Прошу вас, не сочтите сказанное чем-то смутно-метафизическим. Мысль, которую я хочу передать вам, такова: следствием высочайшего умственного процесса в мозгу, занятом научными вопросами, будет образование утончённого вида духовной энергии, который, в действии космическом, способен производить неограниченные следствия; тогда как автоматически действующий мозг содержит или накапливает в себе лишь известное количество грубой силы, бесплодной для блага этого индивидуума или человечества. Человеческий мозг — это непрестанный преобразователь низшей грубой энергии природы в космическую силу тончайшего качества; и совершенный адепт становится центром, излучающим потенциальные формы, которые порождают всё новые и новые взаимосвязи на протяжении последующих эонов*. В этом ключ к его таинственной способности воплощать и материализовывать в видимом мире те формы, которые его воображение строит в мире невидимом из инертной космической материи. Адепт не создаёт что-либо новое, но лишь приспосабливает и использует то, что хранится в природе вокруг него, — материал, прошедший на протяжении вечностей через все формы. Ему остаётся лишь выбрать нужную форму и вызвать её вновь в объективное существование. Но кому из ваших «учёных» биологов это не покажется бредом сумасшедшего?
Вы утверждаете, что мало таких областей науки, с которыми вы не были бы более или менее знакомы, и что, как вам кажется, вы приносите определённую пользу, — достигнув такого положения вследствие долгих лет изучения. Несомненно, это так. Но позвольте мне ещё более чётко обрисовать вам разницу между методами физической науки (именуемой точной — зачастую лишь из комплимента) и метафизической науки. Вторая из них, истинность которой, как вам известно, не может быть засвидетельствована перед разнородной аудиторией, отнесена г-ном Тиндалем к области поэтического вымысла. С другой стороны, реалистическая наука фактов крайне прозаична.
Так вот, для нас, скромных и безвестных филантропов, любой факт любой из этих наук представляет интерес лишь в той мере, в какой он может иметь нравственные следствия, и соразмерно степени его полезности для человечества. А найдётся ли что-нибудь ещё более безразличное ко всему и вся или в большей мере не отягощённое ничем, кроме эгоистичных потребностей в собственном успехе, нежели эта материалистическая и реалистическая наука фактов, в гордой своей изоляции? Потому не могу ли я спросить вас, не получив при этом упрёка за напрасное «выставление науки напоказ», что́ общего законы Фарадея, Тиндаля* или других имеют с филантропией в своём абстрактном отношении к человечеству, рассматриваемому как одно целое? Какое дело им до человека, как отдельного атома этого великого и гармоничного Целого, хотя иногда они и могут приносить ему практическую пользу? Космическая энергия есть нечто вечное и действующее непрестанно; материя неразрушима, — на этом держатся научные факты. Усомнитесь в них — и вы неуч, невежда; отриньте их — и вы опасный душевнобольной, фанатик; осмельтесь вносить усовершенствования в эти теории — и вы дерзкий шарлатан. И тем не менее даже эти научные факты не дали миру экспериментаторов никаких доказательств того, что природа сознательно предпочитает, чтобы материя была неразрушима скорее в органических, нежели в неорганических формах, и что она медленно, но непрестанно приближается к осуществлению этой цели — постепенному развитию сознательной жизни из инертного вещества. Отсюда — их неведение относительно рассеивания и сгущения космической энергии в её метафизических аспектах, их разногласия относительно теорий Дарвина, неуверенность насчёт степени сознательной жизни в отдельных элементах, и как неизбежное следствие — презрительное неприятие любого явления, выходящего за ими же установленные рамки, и самой идеи существования миров полуразумных сил — не говоря уже о силах, наделённых интеллектом, — действующих в скрытых уголках природы.
Приведу вам ещё один практический пример. Мы усматриваем огромную разницу в качестве двух энергий, равных в количественном отношении и затраченных двумя людьми, один из которых, предположим, держит путь к месту своей ежедневной спокойной работы, а другой направляется предать своего собрата в полицейский участок, — тогда как представители науки не видят тут никакой разницы. И мы — но не они — видим определённую разницу между энергией движения ветра и вращающегося колеса. Почему же? Потому что каждая мысль человека при выявлении переходит во внутренний мир и становится активной сущностью, присоединяясь (мы могли бы назвать это срастанием) к элементалу* — то есть к одной из полуразумных сил царств природы. Она продолжает существовать как активная разумная сущность — порождённое умом создание — больший или меньший период времени, соразмерно первоначальной интенсивности мозговой деятельности, породившей её. Так, добрая мысль сохраняется как активная благотворная сила, а злая мысль — как злобный демон. Таким образом, человек постоянно заселяет свой поток в пространстве своим собственным мирком, наполненным порождениями собственных мечтаний, желаний, порывов и страстей; и поток этот взаимодействует с любой чувствительной или нервной структурой, соприкасающейся с ним, соразмерно его динамической напряжённости. Буддист называет это скандха, индус — Карма; адепт развивает эти формы сознательно, другие люди плодят их бессознательно. Чтобы преуспевать и сохранить свою силу, адепт должен пребывать в одиночестве, и более или менее внутри своей собственной души.
Ещё меньше точная наука сознаёт, что занятый своим строительством муравей, трудолюбивая пчела, вьющая гнездо птица накапливают, каждый по-своему, своим скромным трудом, столько же космической энергии в её потенциальной форме, сколько и Гайдн, Платон или пахарь, ведущий свою борозду, — своим трудом; тогда как охотник, убивающий дичь из удовольствия или ради дохода, или позитивист*, прилагающий свой интеллект, чтобы доказать, что + × + = –, затрачивают и рассеивают энергию не меньшую, чем тигр, обрушивающийся на свою жертву. Эти все обкрадывают природу, вместо того чтобы обогащать её, и всем им, соразмерно степени их разумности, придётся ответить за это.
Точная экспериментальная наука не имеет ничего общего с нравственностью, добродетелью, филантропией — поэтому она не может претендовать на нашу помощь, пока не сольётся с метафизикой. Так как она представляет собой лишь холодную классификацию фактов вне человека и существует помимо него, то для нас область её полезности обрывается у внешней границы этих фактов; а какие выводы и следствия вытекают из результатов, полученных её методами, для человечества, — это её мало заботит. А посему, так как наша сфера целиком лежит вне её сферы — настолько же, насколько орбита Урана пролегает вне орбиты Земли, — мы со всей определённостью отрицаем, что какое-либо из колес её конструкции способно сокрушить нас. Для неё тепло есть лишь вид движения, и движение порождает тепло, но почему механическое движение вращающегося колеса будет метафизически более ценным, чем то тепло, в которое оно постепенно превращается, — это ей ещё предстоит открыть.
Философское, но трансцендентальное (следовательно, абсурдное?) представление средневековых теософов* о том, что конечный прогресс человеческого труда, опирающийся на непрерывные открытия человека, должен однажды достичь кульминации в процессе, который — наподобие солнечной энергии, в её качестве непосредственного двигателя — завершится успешным получением продуктов питания из неорганической материи*, — такое представление немыслимо для людей науки. Если бы Солнце, великий отец-кормилец нашей солнечной системы, высидело завтра гранитных цыплят из каменной глыбы «в условиях опыта», они (учёные мужи) приняли бы это как научный факт, не расточая сожалений о том, что птицы эти не настолько живые, чтобы накормить ими голодающих и умирающих от нехватки пищи. Но если бы, допустим, кто-то из Шаберонов решил пересечь Гималаи во время голода, чтобы умножить мешки с рисом для гибнущих масс, — что он мог бы сделать, — то ваши судьи и сборщики налогов скорее всего засадили бы его в тюрьму, дабы заставить признаться, чей же амбар он ограбил. Такова точная наука и ваш реалистический мир.
Из нескольких ваших вопросов мы сначала, если не возражаете, разберём вопрос относительно того, что «Братству» якобы не удалось «оставить какой-либо след в истории мира». Они должны были бы суметь, считаете вы, при их исключительных преимуществах, «собрать в свои школы значительную часть наиболее просвещённых умов каждой расы». А откуда вам известно, что они не оставили подобный след? Знаете ли вы об их деяниях, успехах и неудачах? Где же ваша скамья подсудимых, чтобы обвинять их? Каким образом мог ваш мир собрать доказательства о делах людей, которые неизменно держали плотно закрытыми все возможные входные двери, через которые любопытствующие могли бы следить за ними? Первейшим условием их успеха было исключить любой надзор или вмешательство извне. Они знают свершённое ими; а всё, что могли воспринять люди не их круга, — это результаты, причины которых оставались скрыты от глаз. Чтобы как-то объяснить эти результаты, люди в разные эпохи изобретали теории о вмешательстве «Богов», особом Провидении, судьбе, благотворном или враждебном влиянии звёзд.
Не бывало такого времени на протяжении так называемого исторического периода или до него, когда бы наши предшественники не формировали события и не «делали историю», факты которой впоследствии неизменно искажались «историками», чтобы привести их в соответствие с современными предрассудками. Вполне ли вы уверены в том, что зримые героические личности в этих последовательных драмах не были зачастую лишь их марионетками? Мы никогда не претендовали на способность приводить народы в целом к тому или иному поворотному пункту вопреки общему течению мировых космических соотношений. Циклы должны идти своими кругами. Периоды света и тьмы в умственной и нравственной сфере сменяют друг друга, как день сменяет ночь. Большие и малые юги* должны совершаться согласно установленному порядку вещей. И мы, увлекаемые этим мощным течением, можем лишь изменять и направлять некоторые из его меньших потоков. Обладай мы могуществом воображаемого Личного Бога, и будь всемирные и непреложные законы лишь игрушками для забавы, тогда, поистине, мы могли бы создать условия, которые превратили бы эту землю в Аркадию* для возвышенных душ. Но поскольку нам приходится иметь дело с непреложным Законом, и будучи сами его творением, мы вынуждены делать то, что в наших силах, и быть благодарными за это. Бывали времена, когда в наших школах обучалась «значительная часть просвещённых умов». Такие времена знавали Индия, Персия, Египет, Греция и Рим. Но, как я уже отмечал, адепт есть редкий цветок своего века, и сравнительно мало их появляется в одном столетии. Земля есть поле битвы нравственных сил не в меньшей мере, чем сил физических, и неистовство животных страстей, под воздействием грубых энергий низшей группы эфирных посредников, постоянно направлено на подавление духовности.
Что же ещё можно ожидать от людей, столь тесно связанных с низшим царством, из которого они вышли? Можете ли вы повернуть Гангу или Брахмапутру обратно к их истокам; можете ли хотя бы перегородить их так, чтобы поднявшиеся воды не вышли из берегов? Нет; но вы можете частично отвести поток в каналы и использовать его гидравлическую силу на благо человечества. Так и мы, хотя и не в силах остановить движение мира по суждённому ему направлению, всё же можем отвести некоторую часть его энергии в полезное русло. Считайте нас полубогами — и моё объяснение не удовлетворит вас; рассматривайте нас как обычных людей — быть может, немного более мудрых вследствие углублённого изучения, — и это должно ответить на ваше возражение.
«Что полезного, — спрашиваете вы, — сможем я и мои собратья (эти два понятия нераздельны) достичь с помощью оккультных наук?» Когда местные жители увидят, что англичане, и даже некоторые высокопоставленные чиновники в Индии, проявляют интерес к науке и философии их предков, они сами открыто приступят к их изучению. И когда они придут к пониманию, что давние «божественные» феномены были не чудесами, но научными следствиями, суеверие станет ослабевать. Таким образом, величайшее зло, которое сейчас угнетает индийскую цивилизацию и задерживает её возрождение, со временем исчезнет. Цель нынешнего образования — сделать их материалистами и искоренить духовность. При правильном понимании того, что́ имели в виду их предки в своих писаниях и учениях, образование стало бы благословением, тогда как сейчас оно зачастую — проклятие. Ныне же не только необразованные, но и учёные индийцы считают англичан слишком предубеждёнными, из-за их христианской религии и современной науки, чтобы пытаться понять местный народ или его традиции. Они преисполнены взаимной ненависти и недоверия друг к другу. Изменившееся же отношение к прежней философии побудило бы местных правителей и состоятельных людей пожертвовать средства на содержание приличных школ для обучения пандитов*; и старые манускрипты, до сих пор захороненные и недосягаемые для европейцев, опять появились бы на свет, а вместе с ними и ключ ко многому из того, что веками было сокрыто от массового сознания и что ваши скептики-санскритологи не желают — а ваши религиозные миссионеры не смеют — понять. Наука приобретёт многое, человечество — всё.
Те же причины, которые материализуют ум индуса, равным образом воздействуют на всю западную мысль. Образование возводит на трон скептицизм, но заточает в темницу духовность. Вы можете принести огромную пользу, помогая снабдить западные народы надёжным фундаментом для перестройки их рушащейся веры. А в чём они нуждаются — так это в доказательстве, предоставить которое может одна только азиатская психология. Дайте его — и вы даруете счастье тысячам умов. Век слепой веры прошёл; пришло время исследования. Исследование, которое только вскрывает ошибку, не выявив ничего, на чём душа могла бы утвердиться и созидать, лишь породит иконоборцев. Иконоборчество, именно в силу своего разрушительного характера, ничего дать не может; оно способно только ниспровергать. Но человек не может удовлетвориться голым отрицанием. Агностицизм* — это лишь временная остановка.
Это именно тот момент, когда следует ввести в нужное русло периодически повторяющийся импульс, который должен вскоре последовать и который подтолкнёт наш век к крайнему атеизму или же увлечёт его назад в крайности жречества, если не направить его к первичной и душеутоляющей философии арийцев. Кто наблюдает за тем, что происходит сегодня, с одной стороны, среди католиков, плодящих чудеса со скоростью размножения термитов, а с другой стороны, среди неверующих, массами обращающихся в агностиков, — тот поймёт, в какую сторону развиваются события. Наш век упивается разгулом феноменов. Те же самые чудеса, которые спиритуалисты* приводят в противовес догмам о вечных муках и искуплении, католики пытаются представить сильнейшим доказательством своей веры в чудеса. Скептики потешаются над теми и над другими. Все слепы, и нет никого, кто направил бы их!
Вы и ваши коллеги могли бы предоставлять материалы для столь необходимой всемирной религиозной философии: философии, неуязвимой для нападок науки, ибо она сама — завершение абсолютной науки; и религии, действительно достойной этого наименования, поскольку она охватывает взаимоотношение человека физического с человеком психическим, а также их обоих — со всем, что выше и ниже них. Разве не стоит это небольшой жертвы? И если, поразмыслив, вы решите вступить на этот новый жизненный путь, то да будет известно, что ваше Общество — это не клуб, где занимаются рекламой или демонстрацией чудес, и не заведение, посвящённое изучению феноменализма*. Главная его цель — искоренять существующие суеверия и скептицизм*, и извлечь из давно запечатанных древних источников доказательства, что человек имеет возможность формировать свою собственную будущую судьбу и доподлинно знать, что он может жить и дальше, если только пожелает, и что все «феномены» — это проявление естественного закона, стремиться к пониманию которого есть долг каждого разумного существа.
- Оглавление
- От редакции
- Предисловие. Искандер Ханум
- От издательства. [1925]
- Письмо I
- Письмо II
- Письмо III
- Письмо IV
- Письмо V
- Письмо VI
- Письмо VII
- Письмо VIII
- Письмо IX
- Письмо X
- Письмо XI
- Письмо XII
- Письмо XIII
- Письмо XIV
- Письмо XV
- Письмо XVI
- Письмо XVII
- Письмо XVIII
- Письмо XIX
- Письмо XX
- Письмо XXI
- Письмо XXII
- Письмо XXIII
- Письмо XXIV
- Письмо XXV
- Письмо XXVI
- Письмо XXVII
- Послесловие к четвёртому изданию
- Примечания
Примечания к письму III
Письмо III
Первое письмо от Махатм, которое А.П.Синнетт показал А.О.Хьюму, произвело на того такое впечатление, что он решил сам вступить в переписку. В своём письме он выразил готовность оставить все свои дела и занятия и отправиться в сколь угодно удалённое место, если только он получит возможность овладеть оккультными силами, чтобы, вернувшись в мир, наглядно демонстрировать их существование; и тогда всю свою последующую жизнь он бы посвятил борьбе с современным скептицизмом, а также практическому утверждению более высокого и лучшего образа жизни.
Эон (греч.) — век, эпоха.
Тиндаль, Джон (1820–1893) — английский естествоиспытатель, автор работ по акустике, рассеянию света и др.
Элементалы — стихийные духи воды, земли, воздуха и огня — ундины, гномы, сильфы и саламандры средневековых мистиков (см. Исида I, xxix).
Позитивист — последователь позитивизма, согласно которому подлинное знание основывается исключительно на достижениях физических, или «позитивных», наук.
Теософы — в средние века под этим именем были известны последователи Парацельса, так называемые философы огня.
...получением продуктов питания из неорганической материи — первое изложение этих идей в научной литературе см. в статье В.И.Вернадского Автотрофность человечества (1925).
Большие и малые юги — мировые периоды в древнеиндийской системе космических циклов.
Аркадия — в переносном смысле страна счастливой и беззаботной жизни.
Пандиты — знатоки священных писаний в Индии.
Агностицизм — это слово ввёл в научный оборот в 1869 г. английский естествоиспытатель Т.Гексли для обозначения позиции агностиков — признающих лишь то, что доступно чувственному восприятию. Впоследствии агностицизмом стали именовать философский подход, согласно которому объективная истина достижима лишь в отношении явлений феноменального мира.
Спиритуалисты — последователи спиритуализма; как философский термин слово «спиритуализм» означает любое воззрение, рассматривающее дух как первооснову действительности. Возникновение того, что стало именоваться современным спиритуализмом, исповедующим общение живых с так называемыми «ду́хами умерших», относится к середине XIX в.
Феноменализм — воззрение, признающее в качестве объекта познания только явления феноменального мира.
Скептицизм — философское воззрение, ставящее под сомнение возможность достоверного знания.