Из материалов к биографии Е.П.Блаватской: переписка соотечественников

Big Sur: sunset over Pacific Ocean

Дальше на запад — Восток. (Закат на Тихом океане.)  Декабрь 2016.

Нет ничего тайного, что не сделалось бы явным.
Мк 4, 22; Лк 8, 17

Подлинное одесское письмо Е.П.Блаватской
(26 декабря 1872 г.): почему и зачем

Впервые представлены автограф и достоверный текст одесского письма от 26.12.1872 г., написанного прежде, чем Е.П.Блаватская навсегда покинула Россию. Наряду с обсуждением самого документа представлены другие материалы этого дела из архива Департамента полиции, где письмо сохранилось.[1]

For there is nothing hid, which shall not be manifested.
Mark 4:22

H.P.Blavatsky's Odessa letter (December 26, 1872): motives and purpose


The article provides an analysis of H.P.Blavatsky's letter of December 26, 1872, written in Odessa before she left Russia forever. It includes the scans of the original letter, which are reproduced and correctly transcribed here for the first time. In addition to the letter itself, relevant documents from the Third Section (Police Department) archives are provided and discussed.

I

“The illustrious emir is absolutely right,” said Hodja Nasreddin, looking over the silent courtiers, as if taking aim for his first blow. “I can see that the faces of these people do not bear the stamp of wisdom!”
 “Exactly, exactly!” the emir approved. “That’s exactly right – do not bear the stamp of wisdom!”
“And I will add to that,” Hodja continued, “that likewise I cannot spot any faces bearing the stamp of honesty and virtue.”

“Thieves!” said the emir assertively. “All thieves! Every one of them!”+

* * *

How not to recall on this occasion the purest in his thoughts, Faris-ibn-Khattab from Herat, who said: “People on earth lack something so small to be able to prosper in life – and that is trust in each other, but this knowledge is inaccessible to base souls, who are governed by self-interest.”

Leonid Solovyov. The Tale of Hodja Nasreddin


The first installment of this article shows that in H.P.Blavatsky’s Odessa letter, the word moral (nravstvennyi in Russian), the key to understanding the substance of her letter, was used three times. On the other hand, in the publication of this document in the Soviet press (1988), the word is found only once, while in the first two instances, it was replaced by the word governmental (pravitel’stvennyi in Russian). It is impossible to mistake pravitel… for nrav…, and when it happens twice, the intentions and objectives of the perpetrators are unmistakably exposed. As a result of this substitution, Blavatsky’s expressions, crucial for the correct understanding of her motives, were made to appear illogical and senseless.

In perspective, the insinuations raised against Blavatsky in the above-mentioned publication (in the commentary by V.I.Mildon) — that she intended to secure her livelihood by objectionable means — are unambiguously refuted by another document in the archival file.

The unbiased analysis of the Odessa letter, in the context of the time and place, with attention to specific meaning and Blavatsky’s usage of certain expressions and words at the time of writing, leads to a better understanding of her motives and intentions, that so far have been interpreted either with prejudice or without regard to the actual circumstances. The analysis also sheds light on some previously unknown details of Blavatsky’s life before 1873.

+ Quote from: L.Solovʹev. The Tale of Hodja Nasreddin: Disturber of the Peace. Thornhill, Canada: Translit Publishing, 2009.

Ⅰ

– Светлейший эмир совершенно прав,– сказал Ходжа Насреддин, обводя взглядом безмолвствующих придворных…– Лица этих людей, как я вижу, не отмечены печатью мудрости!
– Вот, вот!– обрадовался эмир.– Вот именно – не отмечены печатью мудрости!
– Скажу ещё,– продолжал Ходжа Насреддин,– что я равным образом не вижу здесь лиц, отмеченных печатью добродетели и честности.
– Воры!– сказал эмир убеждённо.– Все воры! Все до единого!

* * *

Как не вспомнить по этому поводу чистейшего в мыслях Фариса-ибн-Хаттаба из Герата, который сказал: «Малого не хватает людям на земле, чтобы достичь благоденствия, – доверия друг к другу, но эта наука недоступна для низменных душ, закон которых – своекорыстие».

Л.Соловьёв. Повесть о Ходже Насреддине[2]

В первой части статьи продемонстрировано, что в одесском письме Е.П.Блаватской было трижды использовано ключевое для неё определение нравственный. Однако при публикации этого документа в советской печати (1988) это слово в двух случаях из трёх оказалось заменено на правительственный. Принять нрав… за правитель… никак невозможно, а когда такое происходит дважды, это безошибочно показывает намерения и цели публикатора. В результате этой подмены очень важные для понимания этого письма авторские высказывания были обращены в логическую бессмыслицу.

Больше того, «обличения» сочинителя сопроводительной заметки к публикации 1988 г. (В.И.Мильдон) по адресу Блаватской, что таким странным способом она намеревалась зарабатывать на жизнь, прямо опровергаются другим документом этого архивного дела, который будет обсуждаться позже.

Внимательное рассмотрение одесского письма, фраза за фразой, позволяет понять причины его появления и подлинный смысл тех или иных выражений Е.П.Блаватской, доселе трактовавшихся без учёта реального контекста. Такой анализ также проливает свет на ряд неизвестных прежде подробностей из её жизни до 1873 года.

*
* *

Написанное 144 года назад, это письмо не вызвало никакой реакции у руководства тайной полиции и, как и другие малозначительные бумаги, вероятно, вскоре было бы уничтожено. Однако автор письма сверх того обратилась за содействием к главному жандарму Одессы, и, благодаря его конфиденциальному письму в III Отделение и секретному ответу, дело отложилось в архиве.

Прошёл цикл по тибетскому календарю (12 лет), и вот уже писатель Вс.С.Соловьёв, незадолго перед тем познакомившийся с Е.П.Блаватской, шантажирует её этой историей. После чего рассказывает видному немецкому теософу, будто она сама предлагала ему, что готова служить российскому правительству в качестве шпионки, а также что он якобы видел в тайной полиции документы с таким же её предложением.[3] Минуло ещё столетие, и на излёте существования СССР письмо было впервые «обнародовано»…

*
* *

Предыстория вопроса: 1988–2016

Материалы архивного дела

Примечания

*
* *

Предыстория вопроса: 1988–2016

1988. Первая публикация: вопросы и сомнения

Когда в 1988 г. это письмо из недоступного в то время архива Департамента полиции Российской империи впервые появилось в советском журнале[4], ожидать сколько-нибудь беспристрастных публикаций с упоминанием имени Е.П.Блаватской или теософии в подцензурной печати не приходилось.

Вступительная заметка В.И.Мильдона, вернее первая её половина, была выдержана в стиле как бы объективного изложения некоторых обстоятельств из жизни Е.П.Блаватской. Приводились и высказывания её соотечественников и современников — главным образом такие, что давно уже были признаны как противоречащие достоверным фактам (Вс.С.Соловьёва, четы Куломб) или не основанные на таковых (М.Мюллера)[5]. Особый упор был сделан на так называемые «разоблачения» из печально известного отчёта Лондонского Общества психических исследований (ОПИ) 1885 г.— опять-таки, без упоминания о том, что само это Общество уже открестилось от ответственности и в 1986 г. публично признало, что в том отчёте «госпожа Блаватская, соосновательница Теософского общества, была осуждена несправедливо»[6].

Недоброкачественная, однобокая аргументация ради формирования негативного отношения к личности и сочинениям Е.П.Блаватской и к «так называемому Теософскому обществу»[7], естественно, не внушала особого доверия и к опубликованному письму, которое мы в дальнейшем, для удобства, будем именовать советской версией или версией 1988 г.

1995. Английский перевод советской версии: вариантов могло быть много, никакой из них нельзя исключать.[8]

Спустя семь лет эта версия 1988 г. дошла до западной аудитории в полном виде на страницах научного журнала История теософии, под хлёстким заголовком: «Шпионить или не шпионить: “Письмо” г-жи Блаватской в Третье Отделение»[9].

Перевод на английский выполнила Мария Карлсон — автор обстоятельной монографии «Нет религии выше истины»: история теософского движения в России: 1875–1922[10], опирающейся на множество впервые вводимых в научный оборот архивных документов. Академически взвешенный подход не распространялся там, однако, на основательницу Теософского общества, источником информации о которой послужила недоброжелательная биография Е.П.Блаватской беллетристки Мэрион Мид[11].

В этой монографии 1993 г. были впервые переведены на английский язык фрагменты советской версии письма 1872 г. и дана его краткая характеристика, которая завершалась так: «Третье Отделение не приняло её любезное предложение, хотя она сообщила им, не преувеличивая: “Я играла все роли, способна представить из себя какую вам угодно личность”[12]. Вероятно, подлинное, это письмо, попеременно хвастливое и подобострастное[13], наводит на определённые размышления о её личности»[14].

В 1995 г. полный перевод письма предваряло вступление переводчицы со следующими выводами:  «Это письмо, возможно, было написано г-жой Блаватской; легко могло быть и так, что оно было написано тайной полицией (или кем-то ещё) гораздо позже 1872 г., чтобы дискредитировать г-жу Блаватскую (хотя теософию в России всерьёз не считали политически взрывоопасной и Блаватская никогда не рассматривалась в качестве угрозы российской национальной безопасности). ‹…›  Само письмо, конечно же, можно прочитать как циничное и лицемерное, как авантюристическое, самовосхваляющее и манипулирующее, но также и как патриотичное и даже отчаянное: г-жа Блаватская пребывала в то время в страшной нужде. Письмо, в конечной оценке, такое же загадочное, как и сама г-жа Блаватская; оно сенсационное, но в настоящее время недоступное для проверки; оно поднимает столько же [не меньше] вопросов, чем на сколько, быть может, отвечает. Мы, вероятно, никогда не узнаем полно и точно подробности жизни этой женщины…»[15]

«Патриотичное и… отчаянное»— с этим нельзя не согласиться, но с существенной оговоркой. Вместо подыскивания возможных объяснений для той картины событий, которая навязывалась в статье 1988 г., думается, стоило бы обратить большее внимание на сказанное в самом документе. Письмо и впрямь отчаянное, но вовсе не по причине безденежья Е.П.Блаватской или её неспособности найти заработок. В советской версии (так же и в подлиннике) недвусмысленно говорилось: «…живу переводами и коммерческой корреспонденцией», «Если… не получу никаких сведений, то уеду во Францию, так как ищу себе место корреспондентки в какой-нибудь торговой конторе», т.е. явно не выказывается особого беспокойства по этому поводу. На чём основано утверждение о якобы страшной нужде Е.П.Блаватской в тот период, в английской статье 1995 г. не сообщалось. Да и невозможно представить, чтобы это могло относиться к условиям её проживания у своих родных в Одессе.

Возвращаясь к переводам на английский, не приходится слишком удивляться, что после двух процитированных выше заключений, появившихся на страницах авторитетных научных изданий, среди западных теософов за документом закрепилось название «Russian spy» letter — Письмо «русского тайного агента».[16] Такой подход, рассматривающий вслед за советской версией в качестве главной темы «шпионскую», очень затрудняет верное восприятие письма, уводя внимание в сторону от имеющихся в нём достаточно прозрачных объяснений, почему и зачем оно было написано.

1988–2006. Подлинник или подделка: искусная западня для последователей

Обнародованный текст документа, конечно же, с самого начала вызывал множество вопросов. Отдельные предложения в нём выглядят как бессвязный набор слов, что совершенно не согласуется с общепризнанным литературным даром и чёткостью мышления Е.П.Блаватской, запечатлёнными в её многочисленных письмах, статьях и книгах. Вместе с тем о периоде её жизни с конца 1840-х по 1872 г., события которого затрагиваются в этом документе, сведения до нас дошли довольно скудные, отрывочные и нередко противоречивые. Это не позволяло оценить степень правдоподобности описываемых эпизодов и многочисленных деталей, нигде больше в жизнеописаниях Е.П.Блаватской не встречающихся. Ну и, разумеется, в конечном итоге всё упиралось в недоступность архивного дела: проблемы подлинности документа, авторства и достоверности советской версии письма не могли быть решены в таких условиях.

В 2003 г. советская версия письма, в переводе на английский Анатолия Кагана, появилась в первом томе Писем Е.П.Блаватской[17], изданном в рамках одноимённого международного проекта «H.P.Blavatsky Letters». Её предваряло очень выдержанное информационное введение главного редактора Джона Алджо, сообщавшее, что «несколько попыток получить фотокопию оригинала, чтобы сравнить почерк, оказались безуспешными», без каких-либо упоминаний о «шпионстве».

Однако поток возмущённых откликов по поводу помещения «шпионского» письма среди подлинных писем Е.П.Блаватской вынудил главного редактора журнала История теософии Джона Сантуччи выступить в 2004 г. с развёрнутым разъяснением, что к этому непростому решению пришли совместно Дж.Алджо, М.Карлсон и он сам.[18] В условиях такого прессинга, на фоне явного недостатка сведений о периоде проживания Е.П.Блаватской в Одессе, он предпринял рискованную попытку предугадать окончательные результаты экспертизы письма, не опираясь при этом ни на какие дополнительные источники.

Готовность признать в качестве правдоподобной главную ложь вступительной заметки 1988 г.— ложь, восходящую ещё к Вс. Соловьёву[19],— что одесское письмо 1872 г. было написано, в том числе, «ради денежного заработка»; далеко заводящие рассуждения об «идеализированной трактовке характера Е.П.Блаватской, предполагающей полную согласованность её мысли и действия»; заключение, что «таким образом, этот предпринятый ею поступок нужно трактовать в контексте основной человеческой потребности [в выживании[20]], а не под рубрикой этического идеала или ожидания»[21],— всё это убедительно демонстрирует, что при изучении запутанных (в силу нашего недопонимания) ситуаций из жизни основательницы Теософского общества не следует всецело полагаться только на собственный или даже групповой «здравый смысл», который, при желании, способен находить обоснование самым разным предположениям, которые могут нам казаться правильными.

2006–2016. Изучение документов архивного дела

Исследователям, не имевшим специального допуска, впервые удалось поработать с подлинником письма только в 2006 году. В течение последующих десяти лет материалы этого архивного дела по-прежнему не воспроизводились и, соответственно, были известны лишь сравнительно небольшому кругу лиц. На первый взгляд, это может казаться странным, однако тому имелись веские причины. Насколько мы себе представляем, всё сводилось к тому, что знакомство с этими документами хотя и позволяет отбросить некоторые из прежде высказывавшихся версий происхождения письма, но вместе с тем порождает серию новых вопросов и гипотез, с которыми требовалось досконально разбираться, скрупулёзно отсеивая всё не находящее себе фактического подтверждения.

Обнародование документов дела самих по себе или даже в сопровождении комментариев, не выходящих за рамки предположений и гаданий, безусловно, лишь спровоцировало бы очередной виток публицистической «шпиономании» вокруг имени Е.П.Блаватской. Процесс изучения должен был кристаллизовать то, что объяснило бы причины появления и смысл архивного письма вполне убедительно.

2010. Первое впечатление от копии подлинника в США

Несколько ведущих американских теософов впервые увидели чёрно-белую копию обсуждаемого письма в 2010 г., которую предоставил немецкий издатель и переводчик Ханк Трёмель (с его разрешения она воспроизводится ниже). И по горячим следам состоялась оживлённая интернет-дискуссия с приглашением М.Карлсон и членов редколлегии проекта «H.P.Blavatsky Letters».

Профессиональных графологов среди участников не было, и все понимали, что, вообще говоря, почерк Е.П.Блаватской мог быть и подделан: известно, что в 1884 г. такую скандальную попытку предприняла чета Куломб в Индии. Единодушного мнения, чьей рукой написан этот документ, во время этого обсуждения не сложилось. При общем просмотре копии (без тщательной вычитки текста) создавалось впечатление, что советская версия, как и её перевод, соответствуют автографу: ни выпущенных кусков, ни вставленных фраз не просматривалось. Идей о возможности искажения отдельных слов таким образом, что весь документ обретает иное звучание, никто не высказывал. В связи с этим, как нам представляется, нельзя исключать, что проявленное пристальное внимание к расхождениям в написании отдельных букв могло быть обусловлено не только особенностями рукописи, имеющей определённые отличия от сохранившихся автографов Е.П.Блаватской, относящихся к более позднему периоду её жизни, но и чьей-то убеждённостью (небезосновательной, как будет показано ниже), что советская версия не могла принадлежать ей самой.

На этой копии рядом с последней страницей письма виднелся край другого листа на некоем бланке. Учитывая неоднозначность ситуации, мы[22] расценили это как прямое указание, что в первую очередь необходимо ознакомиться со всеми остальными имеющимися в деле бумагами. И лишь затем делать какие-то заключения.

2016. Советская версия: случайные искажения или фальсификация?

Все содержащиеся в деле документы внешне не демонстрируют никаких признаков, которые давали бы основания заподозрить какую-то подделку или предполагать, что с самим письмом могло быть что-то не так, в том числе в отношении авторства.

Больше того, из второго документа этого дела мы узнаём, что, обнаружив вслед за отправкой письма, что указанный ею адресат уже не находится во главе III Отделения[23], автор письма не собирается отступать. В точности как сказано в письме («Я упряма, и пойду в огонь и воду для достижения цели»), она лично является на приём к главному жандарму Одессы подполковнику К.Г.Кнопу и посвящает его в происходящее. По итогам этого разговора он 16 января 1873 г. направляет следом за первым письмом своё, конфиденциальное, отношение (официальное письмо) с изложением содержания их беседы, которое было сразу же рассмотрено руководством III Отделения, после чего в Одессу без промедления ушёл, под грифом «Совершенно секретно», письменный ответ.

Это одна сторона медали. Но есть и другая, оборотная сторона, состоящая в том, что версия, опубликованная двумя советскими литературоведами, представляет собой искажённое письмо за подписью Елены Блаватской. Не подложное, не сфабрикованное, а именно искажённое — не сплошь и рядом, а скорее «точечно», где наряду с чисто случайными местами пострадали и отдельные наиболее значимые фразы.

Как уже упоминалось, в журнальной версии 1988 г. ряд высказываний из этого письма выглядят как нечто несуразное, что само по себе создавало далеко не лучшее общее впечатление об умственном состоянии автора. Когда внимательное изучение текста подлинника показало, что там, в отличие от журнала, нет ничего бессвязного, то поначалу напрашивалось списать замеченные расхождения на типичные издательские издержки: не слишком внимательное редактирование и довольно очевидную небрежность журнальной корректуры (см., напр., прим. 42).

Однако сделать это с лёгким сердцем не получалось. Приходилось опять и опять перечитывать слова из одесского письма 1872 г., пока не стали отчётливей проступать внутренние связи и причины, отчего письмо могло быть построено именно так, а не иначе, и почему появляются в нём казалось бы странные высказывания. Одновременно делалось яснее, насколько исказила смысл письма журнальная «правка» и, соответственно, в какой мере эти отклонения от подлинника вписываются в рамки обычных погрешностей при публикации.

Каким образом нравственный (автограф) превратилось в правительственный (журнальный текст) — в двух случаях из трёх?

В подлинном документе автор трижды касается нравственного, морального аспекта того, в чём принимала участие ранее и чем готова заняться в дальнейшем. Вчитываясь в эти фразы, несложно подметить, что слово «нравственный» употребляется в них не применительно к нравственности как таковой, а в качестве синонима к значению «моральный», выступающего как антоним к «материальному». Иначе говоря, автор письма стремится таким способом донести до адресата: то, о чём она ведёт речь, не имеет касательства к денежной стороне и к материальной заинтересованности.

В первом случае она говорит о том, что спиритское «Общество, лишённое нравственной поддержки,— рушилось» (см. автограф, л. 2, 7 св.), во втором — упоминает про «огромнейшие в нравственном и политическом отношении результаты» (см. автограф, л. 2 об., 12 сн.), возможные при надлежащем отношении к тому, чем она занимается.

В советской версии, однако, в обоих местах вместо нравственный напечатано правительственный. Таким образом два совершенно ясных высказывания автографа превратились в нечто не просто бессмысленное, но и неадекватное.

В самом деле, когда и где какое-либо спиритическое общество пользовалось правительственной поддержкой? А тут, говоря про такое общество в Каире — столице Египта, входившего в Османскую империю,— автор письма, согласно журнальной версии 1988 г., ничтоже сумняшеся сетует на обстоятельства, из-за которых это общество оказалось «лишённым правительственной поддержки». Да ещё имея якобы в виду, непонятно с какой стати, правительство… России (?!).

И, опять-таки, что же должно было происходить в уме у дамы средних лет, которая, согласно этой же версии, рассуждает про «огромнейшие в правительственном… отношении результаты»?!

Если же взглянуть немного шире, то обе искажённые фразы как нельзя лучше подходят к тому намеренно искажённому образу нашей соотечественницы, который старательно лепится во вступительной заметке,— образу персоны без комплексов, способной наговорить что угодно, лишь бы добиться своего и пристроиться в «международные соглядатаи»[24].

Когда в авторской рукописи встречается что-то несуразное, как в этих фразах в советской версии, при публикации принято отмечать это в примечаниях. Но в журнале 1988 г. таких примечаний нет; в автографе же спутать нравственный и правительственный невозможно уже из-за разницы в числе букв, не говоря о смысловой стороне.[25]

И ещё раз автор письма обращается к теме моральной (нравственной) поддержки: «Цель моя не — корысть, но скорее протекция и помощь более нравственная, чем матерьяльная» (см. автограф, л. 2 об., 7 сн.).

Вот он ключ к пониманию её замысла, связанного с одесским письмом 1872 г.! Так в чём же он состоял? Ради чего Елена Блаватская, как и другие женщины в их семействе никогда ни на какой службе не состоявшая, была готова взвалить на себя этот, безусловно, обременительный и, казалось бы, совершенно ненужный для её целей груз? И почему — что превыше всего старались скрыть в публикации 1988 г.— так настаивала на безвозмездности?[26] Если у нас нет ответа на последнее, то, очевидно, мы не понимаем чего-то очень существенного в её мотивах. Какие такие «протекция» и «помощь» могли иметься ею в виду и в чём именно они должны были бы выражаться?

В журнальной заметке эти вопросы вообще не поднимались: невооружённым глазом просматривалось, что задачи стояли и решались не исследовательские, а требовалось на материале обнаруженного письма окончательно «изобличить» Е.П.Блаватскую. Что и было исполнено, именно по давнему рецепту от Вс.С. Соловьёва: за сам факт письма в III Отделение[27] — «орган, известный преследованием всего свободомыслящего»[28]. Остаётся только поражаться, как сочинитель вступительной заметки, если воспользоваться его же формулировкой, «ложным образом употребивший свои дарования»[29], исхитрился-таки увязать это письмо с «попыткой превратить духовные качества в средство достижения материальных целей»[30].

Без знакомства с самим документом опровергать или предметно оспаривать эти советские пропагандистские штампы по отношению к письму было крайне проблематично. И те исследователи, которые, с определёнными оговорками, допускали возможное авторство Е.П.Блаватской и при этом пытались сформулировать какие-то более-менее правдоподобные объяснения такому её поступку, положившись на добросовестность советских публикаторов, оказались в искусно расставленной западне.

Возвращаясь к версии 1988 г.: на третий раз аналогичной подмены в ней не произошло.[31] Но легко ли было отнестись к этим словам с полным доверием, стараясь вникнуть в их истинное значение, на фоне окружающих образчиков как бы необъяснимого косноязычия и путаного мышления?

Однако теперь, когда мы располагаем не только подлинным текстом одесского письма, но и сопутствующими материалами архивного дела, положение коренным образом изменилось: появилась возможность посмотреть на ситуацию вокруг этого письма объективно и попытаться по-настоящему разобраться в том, что же это было такое.

Правда, для тех, кто знаком с публикацией 1988 г., задача может оказаться не из простых. Особенно если при этом потребуется пересмотреть свой прежний взгляд на версию вступительной заметки, старательно внушавшей читателю, что само по себе обращение Е.П.Блаватской в III Отделение с предложением о сотрудничестве уже было чем-то недостойным и свидетельствовало о её низменных намерениях. Также в отношении самой заметки, как «использовавшей рассчитанный обман (значит тоже, по существу, выступавшей против свободы мысли)»[32],— не всем будет легко признать, что, объективно, это была заказная дезинформация.

Оглядываясь на тектонические сдвиги, происходившие в те годы в советском обществе, не стоит забывать о спецмероприятиях с целью сбить поднимавшуюся в стране волну общественного интереса к Теософии и творческому наследию семьи Рерих.[33] В отличие от предшествующей установки на замалчивание, одним из основных направлений этой специфической деятельности было подорвать доверие к основателям этих движений, любым способом сея сомнения в их искренности и порядочности. В этом смысле июньская публикация 1988 г. оказалась весьма результативной, захватив более широкие круги и заставив последователей Е.П.Блаватской и теософов во всём мире почти 30 лет биться над искусственно созданной и принципиально не решаемой в прежних условиях проблемой: принадлежал ли данный текст, то есть советская журнальная версия, самой Е.П.Блаватской — или же она к этому письму непричастна.

Выше упоминались жаркие споры о том, надо ли было включать перевод советской версии в наиболее полное собрание её писем на английском языке. Теперь мы располагаем документальными свидетельствами, что у сторонников обеих точек зрения имелась своя правота.

В то же время стоит отметить, что именно благодаря публикации переводов англоязычным теософам выпала довольно-таки редкая возможность, представившаяся в 1988 г. читающим по-русски: попытаться самостоятельно разрешить загадку с неизвестным наперёд ответом, проверяя тем самым свою интуицию, понимание характера Е.П.Блаватской и знание подробностей её биографии до переезда в Америку и основания Теософского общества.

*
* *

Материалы архивного дела[34]

За исключением самого письма, мы не располагаем возможностью выложить копии прочих материалов дела. Тем не менее отдельные страницы представлены в виде, по возможности приближенном к скан-копиям (с нашими примечаниями).

Обложка дела

Обложка дела № 22 1873 г. выглядит примерно так:

обложка архивного дела

Реестр бумаг дела

Первому документу предшествует внутренняя опись:

реестр архивного дела

Одесское письмо Е.П.Блаватской

И вот перед нами подлинное письмо за подписью Елены Блаватской. Без журнальных искажений 1988 г. Прочтём же его как бы в первый раз и с искренним желанием понять, чем оно могло быть продиктовано.

В этом письме много скрытого под текстом, как бы неоднозначного и непонятного. И поэтому важнейший вопрос, как относиться к не вполне ясным местам. Забегая вперёд, отметим, что сопутствующие документы этого архивного дела, которые, как положено, зарегистрированы в журналах входящей и исходящей корреспонденции III Отделения за январь 1873 г., в совокупности своей однозначно исключают версию о позднейших махинациях с этими бумагами, как и то, чтобы автором одесского письма мог оказаться кто-либо помимо Е.П.Блаватской. В этой ситуации, по нашему глубокому убеждению, исследователю надлежит прежде всего, проявляя доверие к автору, сосредоточиться на поиске объяснений и истинного смысла встречающихся в письме выражений и высказываний, прежде чем ставить что-то из написанного под сомнение. Разумеется, сказанное относится только к автографу письма и к документам, хранящимся в деле, а не к журнальной версии письма 1988 г.

Также полезно иметь в виду, что до 1874 года Е.П.Блаватская не имела опыта выступлений в печати. Эпизодическая личная переписка с родными и близкими этого не заменяет, и навыками публициста она овладевала уже перебравшись в Америку. Промахи начинающих писателей обычно отлавливаются и исправляются редактором, но про одесское письмо никто из её окружающих не знал. Для недоброжелателей Е.П.Блаватской любые её стилистические огрехи как манна небесная, а для последователей — головная боль, в качестве простейшего и радикального средства от которой после журнальной публикации 1988 г. буквально напрашивалась версия о фальшивке и чьих-то происках, что и отразилось на характере  обсуждений этого документа в разнообразных публикациях и на интернет-форумах.

Несколько слов о почерке. Особенность этого письма — перед нами чистовик, намеренно написанный очень разборчиво, чего не скажешь о большинстве других дошедших до нас русских автографов писем и отдельных статей Е.П.Блаватской, относящихся к более позднему времени. Это вызывает некоторые дополнительные сложности с идентификацией почерка. Занимаясь литературной работой изо дня в день и обладая уже несоизмеримо бóльшим опытом, она даже в коротких записках, не говоря уже о длинных посланиях, нередко вычёркивала только что написанное, с тем чтобы развить свою мысль по-другому. Здесь же, на восьми страницах убористым почерком, всего одна поправка; это означает, что письмо было тщательно переписано начисто, возможно не один раз. Так, в двух местах что-то дописано внизу страницы: и если в первом случае (автограф, л. 2 об.), вообще говоря, нельзя исключить, что фамилия была добавлена дополнительно ради бóльшей ясности, то во втором (автограф, л. 3), без вариантов, дописанное недостающее слово могло выпасть только при перебеливании черновика. Чёткий и ровный почерк не показывает явных колебаний при переходе от одной темы к другой, как бы свидетельствуя о полном контроле автора над своими эмоциями.

К слову, последнее наблюдение только укрепляет нас в убеждённости, что в письме нет никаких случайных упоминаний, хотя бы сам текст как таковой и производил впечатление написанного под влиянием импульса и в порыве чувств. Любое обстоятельство, событие или лицо, названное по имени или почему-то не названное, появляется в письме в силу тех или иных важных для автора соображений, которые зачастую остаются от нас скрытыми, пока не поставлен прямой вопрос: с какой целью это здесь присутствует и отчего именно в такой формулировке или в таком виде.

Одесское письмо Елены Блаватской датировано следующим днём после Рождества, 26 декабря 1872 г. (по старому стилю) — или 7 января 1873 г. по новому стилю.

*
* *

Одесса, 26 Декабря,

1872

Ваше Превосходительство/1/,

Я жена Действительного Статского Советника Блаватского./2/

Вышла замуж 16‹-ти› лет/3/ и по обоюдному соглашению через несколько недель после свадьбы разошлась с ним./4/ С тех пор постоянно почти живу за границей. В эти 20 лет/5/ я хорошо ознакомилась со всей Западной Европой. Ревностно следя за текущей политикой/6/ – не из какой-либо цели, а по врожденной страсти, я имела всегда привычку, чтобы лучше следить за событиями и предугадывать их, входить в малейшие подробности дела, для чего старалась знакомиться со всеми выдающимися личностями политики разных держав, как правительственной, так и левой крайней стороны./7/ На моих глазах происходили целые ряды событий, интриг/8/, переворотов... Много раз я имела случай быть полезной сведениями своими России, но в былое время – по глупости молодости своей молчала из боязни. Позже, семейные несчастия отвлекли меня немного от этой задачи./9/ Я родная племянница Генерала Фадеева, известного Вашему Превосходительству военного писателя./10/ Занимаясь спиритизмом, прослыла во многих местах сильным медиумом./11/ Сотни людей безусловно верили и будут верить в духов. Но я, пишущая это письмо с целью предложить вашему Превосходительству и родине моей свои услуги, обязана высказать Вам без утайки всю правду. И потому, каюсь в том, что три четверти времени духи говорили и отвечали моими собственными – для успеха планов моих – словами и соображениями./12/ Редко, очень редко не удавалось мне посредством этой ловушки/13/ – узнавать от людей самых скрытных и серьёзных их надежды, планы и тайны. Завлекаясь мало-помалу, они доходили до того, что – думая узнать от духов будущее и тайны других, выдавали мне свои собственные. Но я действовала осторожно, и редко пользовалась для собственных выгод знанием своим./14/ Всю прошлую зиму я провела в Египте в Каире и знала всё происходящее у Кедива/15/, его планы, ход интриг и т.д., через нашего Вице-Консула Лавизона/16/ покойного. Этот последний так увлёкся духами, что, несмотря на всю хитрость свою, постоянно проговаривался. Так я узнала о тайном приобретеньи громадного числа оружия, которое, однако же, было остановлено Турецким Правительством; узнала о всех интригах Нубар-Паши/17/ и его переговоров с Германским Генер‹альным› Консулом; узнала все нити эксплуатации/18/ нашими агентами и Консулами миллионного наследства умершего Рафаеля Абета/19/ и много чего другого. Я открыла Спиритское Общество, вся страна пришла в волнение. По 400, 500 человек в день, всё общество, Паши/20/ и прочие бросались ко мне. У меня постоянно бывал Лавизон, присылал за мной ежедневно тайно, у него я видала Кедива, который, воображая, что я не узнаю его под другим нарядом, осведомлялся у духов о тайных замыслах России. Никаких замыслов он не узнал, а дал узнать мне многое. Я несколько раз желала войти в сношение/21/ с Г‹ном›/22/ де Лексом/23/, нашим Генер‹альным› Консулом,– хотела предложить ему план, по которому многое и многое было бы дано знать в Петербурге. –/24/ Все Консула бывали у меня, но – потому ли, что я была дружна с Гном Пашковым и женой его/25/, а Mme/26/ де Лекс/27/ была во вражде с ними, по чему ли другому, но все мои попытки остались напрасными. Гн де Лекc запретил всему Консульству принадлежать Спиритскому Обществу – и даже настаивал всем, что это вздор и шарлатанство, что было неполитично/28/ с его стороны; одним словом, Общество, лишённое нравственной поддержки,– рушилось через три месяца. Тогда Отец Грегуар, Папский Миссионер в Каире, навещавший меня каждый день, стал настаивать, чтобы я вошла в сношения с Правительством Папским. От имени Кардинала Барнабо/29/ он предлагал мне получать от 20 т‹ысяч› до 30 тыс. франков ежегодно, и действовать через духов и собственными соображениями в видах Католической пропаганды и т.д. Я слушала и молчала, хотя питаю врождённую ненависть ко всему Католическому духовенству./30/ Отец Грегуар принёс мне письмо от Кардинала, в котором тот, снова предлагая мне в будущем все блага, говорит: «il est temps que l'ange des ténèbres devienne [l’]ange de [la] lumière»/31/ – и, обещая мне бесподобное место в Католическом Раю, уговаривает повернуться спиной к еретической России./32/ Результат был тот, что я, взяв от Папского Миссионера 5 тыс. фр‹анков› за потерянное с ним время, обещала многое в будущем, повернулась – спиной не к еретической России, а к ним, и уехала.

Я тогда же дала об этом знать в Консульство, но надо мною только смеялись и говорили, что глупо я делаю, что не соглашаюсь принять такое выгодное предложение, что Патриотизм и религия есть дело вкуса – глупость и т.д. Теперь я решилась обратиться к Вашему Превосходительству в полной уверенности, что я могу быть более чем полезна для родины моей, которую люблю больше всего в мире, для Государя нашего, которого мы все боготворим в семействе. Я говорю по-французски, по-английски, по-итальянски как по-русски, понимаю свободно немецкий и венгерский язык, немного турецкий. Я принадлежу по рождению своему, если не по положению, к лучшим дворянским фамилиям России/33/, и могу вращаться поэтому как в самом высшем кругу, так и в нижних слоях общества. Вся жизнь моя прошла в этих скачках сверху вниз. Я играла все роли, способна представить из себя какую угодно личность/34/; портрет не лестный, но я обязана Вашему Превосходительству показать всю правду – и выставить себя такою, какою сделали меня люди, обстоятельства и вечная борьба всей жизни моей, которая изощрила хитрость во мне, как у краснокожего индейца. Редко не доводила я до желаемого результата какой бы то ни было предвзятой/35/ цели. Я перешла все искусы, играла, повторяю, роли во всех слоях общества. Посредством духов и других средств я могу узнать что угодно, выведать от самого скрытного человека истину./36/ До сей поры всё это пропадало даром, и огромнейшие в нравственном и политическом отношении результаты – которые, применённые к практической выгоде державы, приносили бы немалую выгоду, — ограничивались микроскопической пользой одной мне!/37/ Цель моя не – корысть, но скорее протекция/38/ и помощь более нравственная, чем матерьяльная. Хотя я имею мало средств к жизни и живу переводами и коммерческой корреспонденцией, но до сей поры отвергала постоянно все предложения, которые могли бы поставить меня хоть косвенно против интересов России. В 1867 году агент Бейста/39/ предлагал мне разные блага, зная/40/, что я русская и племянница ненавистного им Генерала Фадеева/41/. Это было в Песте/42/, я отвергла, и подверглась сильным неприятностям. В тот же год в Букаресте/43/ Генерал Тюр, на службе Италии – но венгерец, тоже уговаривал меня, перед самым примирением Австрии с Венгрией/44/,– служить им. Я отказалась. В прошлом году в Константинополе Мустафа-Паша/45/, брат Кедива Египетского, предлагал мне большую сумму денег через секретаря своего Вилькинсона, и даже один раз сам, познакомившись со мною через гувернантку свою француженку,– чтобы я только вернулась – в Египет и доставляла бы ему все сведения о проделках и замыслах брата его, Вице-Короля. Не зная хорошо, как смотрит на это дело Россия, боясь идти заявить об этом Генералу Игнатьеву/46/, я отклонила от себя это поручение, хотя могла превосходно выполнить его. В 1853 году – в Баден-Бадене, проигравшись в рулетку, я согласилась на просьбу одного неизвестного мне господина русского, который уже несколько дней следил за мной. Он мне предложил 2 тысячи франков, если я каким-нибудь средством успею/47/ добыть два немецких письма (содержание коих осталось мне неизвестным), спрятанных очень хитро поляком Графом Квилецким, находящимся на службе Прусского Короля. Он был военным. Я была без денег, всякий русский имел симпатию мою, я не могла в то время вернуться в Россию/48/ и огорчалась этим ужасно. Я согласилась, и через три дня, с величайшими затруднениями и опасностью, добыла эти письма. Тогда этот Господин сказал мне, что лучше бы мне вернуться в Россию, и что у меня довольно таланту, чтобы быть полезной родине, и что если когда-нибудь я решусь переменить образ жизни и заняться серьёзно делом, то мне стоит только обратиться в III Отделение и оставить там свой адрес и имя. К сожалению, я тогда не воспользовалась этим предложением.

  Всё это вместе даёт мне право думать, что я способна принесть пользу России. Я одна на свете, хотя имею много родственников. Никто не знает, что я пишу это письмо. Я совершенно независима, и чувствую, что это не простое хвастовство или иллюзия, если скажу, что не боюсь самых трудных и опасных поручений./49/ Жизнь не представляет мне ничего радостного ни хорошего./50/ В моём характере любовь к борьбе, к – интригам/51/, быть может. Я упряма, и пойду в огонь и воду для достижения цели. Себе самой я мало принесла пользы – пусть же принесу я пользу хоть правительству родины моей. Я женщина без предрассудков, и если вижу пользу какого-нибудь дела, то смотрю только на светлую его сторону./52/ Может быть, узнав об этом письме, родные в слепой гордости своей прокляли бы меня./53/ Но они не узнают, да мне и всё равно. Никогда, ничего не делали они для меня./54/ Я должна служить им медиумом домашним, так же как их обществу. Простите меня, Ваше Превосходительство, если я к деловому письму приплела ненужные домашние дрязги. Но это письмо — исповедь моя. Я не боюсь тайного исследования жизни моей./55/ Что я ни делала дурного, в каких обстоятельствах жизни ни находилась, я всегда была верна России, верна интересам её. 16‹-ти› лет/56/ я сделала один проступок против закона. Я уехала без пашпорта/57/ за границу из Поти в мужском платье./58/ Но я бежала от старого ненавистного мужа, навязанного мне Княгиней Воронцовой/59/,– а не от России. Но в 1860 г. меня простили, и Барон Бруно/60/, Лондонский Посланник, дал мне пашпорт./61/ Я имела много историй за границей за честь родины, во время Крымской Войны я неоднократно имела ссоры/62/; не знаю, как не убили меня, как не посадили в тюрьму. Повторяю, я люблю Россию и готова посвятить её интересам всю остальную жизнь. Открыв всю истину Вашему Превосходительству, покорнейше прошу принять всё это к сведению, и если понадобится, то испытать меня. Я живу пока в Одессе у тётки моей Генеральши Витте/63/, на Полицейской улице – дом Гааза № 36. Имя моё Елена Петровна Блаватская.

Если в продолжение месяца я не получу никаких сведений/64/, то уеду во Францию, так как ищу себе место корреспондентки в какой-нибудь торговой конторе.

Примите уверения, Ваше Превосходительство,
в безграничном уважении, и полной преданности,
всегда готовой к услугам вашим/65/,
Елены Блаватской

Примечания к письму

/1/ Как явствует из конфиденциального отношения подполковника К.Г.Кнопа от 16.01.1873 г. (см. часть 2), Е.П.Блаватская направила это письмо на имя управляющего III Отделением Н.В.Мезенцова, не зная, что этой должности (на которой он находился в 1864–71 гг.) он более не занимает. Конверт от письма в деле отсутствует.

/2/ В подлиннике вся эта строка жирно подчёркнута как по линейке красным карандашом, очевидно по получении письма в III Отделении.

Блаватский Никифор Васильевич (1809–после 1865) – статский советник, муж Е.П.Блаватской (с 1849 г.). Перед выходом в отставку он в начале 1864 г. просил сохранить ему пенсию в размере получаемого жалования (просьба была удовлетворена, но в меньшем размере); выйдя в отставку 1 декабря 1864 г., просил сверх того произвести его в следующий чин действительного статского советника. С двумя такими ходатайствами в Петербург обращался наместник Кавказа в 1862–1881 гг. великий князь Михаил Александрович. По общим правилам того времени, от которых, как водится, допускались и отступления, увольняющийся мог просить на выбор либо о том, либо о другом. Собственноручная резолюция Александра II на втором ходатайстве гласила: «Уволить с пенсиею, но без производства» (см.: Тюриков А.Д. Материалы о Н.В.Блаватском из РГИА. 2016. URL: http://art-roerich.org.ua/blavatskaya/articles.html).

Предстоящее производство Н.В.Блаватского в д.с.с., то есть в статские генералы (см. прим. 63), вероятно, не было тайной для окружающих, тогда как сведения о последовавшем высочайшем отказе, скорее всего, не распространялись.

/3/ И в последующие годы Е.П.Блаватская не раз повторяла то же самое, относя своё замужество к 1848 году, хотя венчание состоялось летом 1849 г. и ей было тогда почти 18 лет.

/4/ См. прим. 58 (абзац 2).

/5/ Округлённо; более точно — 22 года (см.: Крэнстон С. Е.П.Блаватская… С. 680, 646), из которых около шести лет Е.П.Блаватская провела в России, главным  образом на Кавказе.

/6/ За политическими событиями Е.П.Блаватская не переставала следить и потом, в том числе после основания Теософского общества, но не проявляя уже никакого интереса ни к личным контактам с ведущими политическими деятелями, ни к политическим интригам (Madame Blavatsky Speaks Out // The Theosophist. Supplement. 1889. Март. Т. 10. №6. С.lviii; Blavatsky H.P. H.P. Blavatsky Collected Writings. Т. 13. Wheaton, IL: TPH, 1982. С. 206).

Её публичные выступления и заметки начиная со времени Русско-турецкой войны 1877–78 г. сначала в американской, а впоследствии в индийской и британской прессе, наряду с многочисленными корреспонденциями и очерками в российских газетах и журналах на протяжении 1878–1888 гг., как и сохранившаяся её переписка, свидетельствуют, что Е.П.Блаватская до конца жизни была в курсе важнейших политических новостей.

/7/ Подтверждением этому могут служить упоминаемые в письме контакты автора с влиятельными политическими деятелями Египта и Турции.

/8/ Как видно из контекста, при обсуждении политических дел под «интригами» неизменно подразумеваются интриги политические.

/9/ Это предложение вместе с предыдущим напрямую связаны с эпизодом в Баден-Бадене, о котором Е.П.Блаватская рассказывает дальше, датируя его 1853 годом. Соответственно, слова «по глупости молодости своей» можно отнести ко времени её жизни за рубежом до конца 1858 г. (см. прим. 61). А слова «Позже, семейные несчастья…»— к следующему периоду её пребывания за границей с 1865 г., когда в течение 1867–68 гг. в Тифлисе скончались её дед А.М.Фадеев и муж старшей тётки Ю.Ф.Витте, на которых держалось благополучие Фадеевых и Витте; тогда же умер находившийся с ней её безмерно любимый воспитанник Юрик.

/10/ Фадеев Ростислав Андреевич (1824–1883)— генерал-майор, военный публицист, в 1872 г. находился в отставке, будучи автором книг Шестьдесят лет кавказской войны (1860), Письма с Кавказа (1865), Вооружённые силы России (1868), Черноморский военный театр (1870), брошюры Мнение о Восточном вопросе (1870); в последующие годы написал ещё несколько книг.

/11/ Это констатация того, как(ой) её тогда воспринимали и родные и посторонние, в том числе в России. «Занимаясь спиритизмом»— другого обозначения для этого тогда не существовало, и время создательнице «Спиритского общества» развенчивать спиритизм и медиумизм, отмежёвываясь от них самой, ещё не пришло.

/12/ Две строки, со словами «три четверти времени ~ соображениями», отчёркнуты на левых полях чёрным карандашом, очевидно в III Отделении.

Согласно теософскому объяснению, которое Е.П.Блаватская к тому времени всецело разделяла, на спиритических сеансах появляются не «души умерших», а за редчайшими исключениями эфирная «шелуха» (синонимы в письмах Е.П.Блаватской: скорлупы, элементарии, шишиморы и проч.), которая так или иначе воспроизводит или отражает то, что заключено в сознании и подсознании присутствующих, и не более того. Таким образом, когда кто-то из участников в состоянии сознательно направлять ход сеанса, в этом не больше «обмана», нежели в действиях зрячего, ведущего за собой слепых.

Почему же тогда автор письма в этом «кается» и зачем представляется чуть ли не профессиональным плутом-фокусником, под личиной которого скрывается матёрый лазутчик, в то время как вся биография Е.П.Блаватской, как предшествующая, так и последующая, говорит о том, что ни то ни другое не соотносится ни с её характером, ни с её жизненными интересами?

Очевидно, в этом заключался единственный шанс на сколько-нибудь серьёзное отношение (и, надо заметить, оправдавший себя в беседе с одесским жандармским начальником)— признаться как бы в «ловкости рук», поскольку любые утверждения о более глубоком проникновении в тайны спиритических сеансов были бы однозначно расценены как признак умственного расстройства.

Показательно, что про оставшуюся «четверть времени» на этих сеансах не сказано вообще ничего: разумеется, это не случайно. Реально в письме нет ни признания в собственном медиумизме, ни отнесения себя к спиритам, и вместе с тем автор никоим образом не мешает адресату думать по-своему. См. прим. 11.

/13/ Как бы представляя себя в роли опытного разведчика, автор письма прибегает к соответствующим выражениям («посредством этой ловушки»), при том что для описания ситуации по существу вполне хватило бы нейтрального «таким способом».

/14/ «Для собственных выгод»— здесь синоним к «для своей пользы» (ср. прим. 37) и предшествующему «для успеха планов моих», не имеющий негативного подтекста.

/15/ Хедив (франц. Khedive)— Исмаил-паша (1830–1895), правитель Египетский и Суданский (1863–79), с 1867 г. официально носил титул хедив (вице-король).

/16/ Лавизон Эдуард (1827, Египет—1889, Италия)— французский подданный, в 1856–72 гг. российский вице-консул в Каире. Вслед за отъездом Е.П.Блаватской из Каира оставил эту службу и убыл в Италию, где, по свидетельству потомков, прожил ещё 17 лет. Е.П.Блаватская назвала его «покойным», вероятно, потому, что из источников, связанных с российским консульством, до неё дошли сведения, что «его больше нет». Его отец, также Эдуард Лавизон, умерший в 1830-х годах, был драгоманом (переводчиком и писарем) российского консульства в Египте и исполнял в 1831—32 гг. обязанности Генерального консула в Александрии.

/17/ Нубар-паша (1825–1899)— государственный деятель Египта, первый премьер-министр, занимавший этот пост трижды (1878–79, 1884–88, 1894–95); в 1866–76 гг. министр иностранных дел.

/18/ Пользованье, корыстованье; от корыстоваться — брать в свою пользу, получать выгоду, пользу, барыши (по словарю В.И.Даля).

/19/ Абет Рафаэль (1780–1866)— богатый купец и благотворитель греческой православной общины в Каире, наряду с братьями Георгием (ум. не позже 1860) и Ананием (1790–1861). В 1861 г. они открыли в городе греческую школу (школа Абет), действующую по сей день, выстроенную и существовавшую на их средства, в том числе завещанные; тогда же основатели школы обратились к русскому правительству с просьбой о покровительстве (protection), которая была принята.

/20/ Паша — титул высших гражданских и военных сановников в Османской империи, от которой номинально зависел Египет.

/21/ сношение (книжн.)— контакт, общение.

/22/ Господином.

/23/ Лекс Иван Михайлович (1834–1883) — в период 1868–82 гг. дипломатический агент и российский генеральный консул в Александрии (с перерывом во время Русско-турецкой войны 1877–78 гг.), действительный статский советник (1873); в 1871 г. статский советник.

/24/ Тире после точки — достаточно редко встречающееся сочетание знаков препинания, однако в письмах Е.П.Блаватской оно встречается довольно регулярно. Как правило, так обозначается переход к новой мысли — вместо красной строки, когда она по каким-то причинам не используется.

/25/ Пашковы: Николай Михайлович (1830–1887) и его жена Лидия Александровна (ур. Глинская, в первом браке Телешова), журналистка, писательница, путешественница.

В публикации 1988 г. неверно: Пашковским. Н.М.Пашков похоронен вместе с родителями (см.: Саитов В.И., Модзалевский В.Л. Московский некрополь. Т. 2. СПб., 1908. С. 405), дату смерти часто указывают ошибочную (1857).

/26/ Madame (фр.) — Гжа, госпожа.

/27/ Лекс Мария Сергеевна (ур. Шванович, 1838/1839–1892) — супруга И.М.Лекса.

/28/ Синоним — недипломатично (словарь В.И.Даля).

/29/ Барнабо Алессандро (1801–1874)— с 1856 г. кардинал-префект Конгрегации пропаганды веры в Риме, координирующей миссионерскую деятельность в католицизме.

/30/ Эта история с патером-католиком показательна для католического прозелитизма той эпохи, представителей которого, начиная с Папы, кардиналов и до рядовых миссионеров, отличало непримиримое отношение к православию как к ереси. Е.П.Блаватская же выросла и воспитывалась в патриархальном православном семействе, и в её переписке 1877–1880 гг. с младшей из тётушек и подругой детства Надеждой Андреевной Фадеевой (1829–1919) высказывания обеих по поводу католического священства не менее резкие.

/31/ «время ангелу тьмы становиться ангелом света» (фр.).

Реакцию 40-летней Е.П.Блаватской на этот совет нетрудно себе представить. См. прим. 32.

/32/ Спустя десять лет, в письме к другу юности князю А.М.Дондукову-Корсакову от 25 июня 1882 г., Е.П.Блаватская коснулась других подробностей этой истории, изложив их тоже по-русски: «…в тысячу раз была я счастливее в те дни, когда голодала на чердаках; и, веря безусловно в то, во что верили отцы мои, плакала от бешенства, когда католик-патер осмелился предложить мне покровительство и 100 тыс. франков, если я только употреблю свой “необычайн[ы]й дар медиумизма” и феномены для обращения Кедива Египетского в католичество» (цит. по подлиннику; архив ТО, Адьяр).

Изданная английская версия этой переписки (H.P.B. Speaks. Т .II. Adyar, 1951; 1986), переводившаяся и на русский язык, грешит неточностями.

/33/ См. напр.: Крэнстон С. Е.П.Блаватская… С. 19–22.

/34/ Это чересчур широкое обобщение, типичное для живой эмоциональной речи («все роли… какую угодно личность»), выглядит довольно двусмысленным, тем более с резюме «портрет не лестный», как бы не исключая и нравственно неприглядных сторон жизни, хотя автор очевидным образом не имеет в виду ничего подобного, поскольку и чуть раньше, и ниже та же самая мысль выражена вполне конкретно — и без тени намёка на что-либо предосудительное: «могу вращаться… как в самом высшем кругу, так и в нижних слоях общества», «играла, повторяю, роли во всех слоях общества». Таким образом, когда эту фразу цитируют вне контекста, то, преднамеренно или нет, выставляют моральный облик автора письма в заведомо ложном свете.

/35/ Т.е. взятой прежде, заранее намеченной.

/36/ К «другим средствам», надо понимать, относится ясновидение, но если бы автор письма призналась, что владеет им, её сочли бы не вполне нормальной. «Выведать» (в данном случае, по существу, синоним к «узнать»)— это, безусловно, чтобы сильней заинтересовать III Отделение своим предложением (см. прим. 13). Вместе с тем стоит отметить, что сказать «я могу» (обладаю возможностями)— совсем не то же самое, что произнести «я готова».

/37/ «Выгода» и «польза» выступают здесь как синонимы (ср. прим. 14), тогда как выгода денежная (доход, заработок) именуется, в следующем предложении, корыстью.

/38/ В значении покровительство; от protection (фр.).

/39/ Бейст Фридрих Фердинанд, фон (1809–1886)— государственный деятель и дипломат, занимавший высшие государственные посты Саксонии (до 1866), затем Австрии и с 1867 г. Австро-Венгрии, граф (1868).

/40/ Документы в архивном деле подшиты, и разобрать в конце строки последние буквы в слове «зная» задача непростая. В версии 1988 г. тут очередное искажение и полнейшая логическая несуразица: «…предлагал мне разные блага за то (предположит.— В. М‹ильдон›), что я… племянница ненавистного им Генерала».

/41/ В многочисленных публикациях Р.А.Фадеева развивается мысль, что Австрия, в коалиции с Францией (позже Пруссией) и Англией, представляет собой главную угрозу для всего славянства. И что поэтому политика России, наряду с усилиями для сближения и объединения разрозненных славян под своим главенством, должна заключаться прежде всего в энергичном противодействии Австрии.

/42/ Пешт — венгерский город на восточном берегу Дуная; в 1873 г. в результате его слияния с городами Буда и Обуда (на западном берегу) был образован Будапешт.

В адьярском архиве сохранился блокнот с краткими заметками Е.П.Блаватской во время её поездки 1867 г. по Восточной Европе: при том что описанный там отрезок её маршрута не включает Пешт, о театре в Дебрецене отмечено, что он самый красивый в Венгрии, красивей чем в Пеште (Blavatsky H.P. H.P. Blavatsky Collected Writings. Т. 1. Wheaton, IL: TPH, 1977. С. 13, 19).

/43/ Или Бухарест — последовательно главный город Валахии (с 1665), объединённого княжества Молдавии и Валахии (с 1862), Румынии (с 1877).

В записи, с которой начинается путевой блокнот Е.П.Блаватской 1867 года, упомянуто, что сюда они прибыли из Бухареста (Blavatsky H.P. H.P. Blavatsky Collected Writings. Т. 1. … С. 12, 17). Таким образом, в Пеште она побывала раньше, чем в Бухаресте (см. прим. 42); в письме бывшие там эпизоды рассказаны в этой же последовательности.

/44/ Австро-венгерское соглашение о преобразовании Австрийской империи в Австро-Венгрию было заключено в феврале 1867 г.

Публикуя путевой блокнот Е.П.Блаватской, Б.М.Цырков установил дату её пребывания в четвёртом из отмеченных ею населённых пунктов (совр. Клуж-Напока, Румыния), в которых она останавливалась: середина февраля 1867 г. (Blavatsky H.P. H.P. Blavatsky Collected Writings. Т. 1. … С. 23). Датировка в письме попыток её вербовки в Пеште и Бухаресте вполне с этим согласуется.

/45/ Фазиль Мустафа-паша (Mustafa Fasil Pasha) (1830–1875)— сын правителя Египетского и Суданского (1848) Ибрахима-паши (1789–1848) и брат хедива Исмаила-паши (см. прим. 15); политический деятель Османской империи, занимавший, в частности, посты министра просвещения (1862), финансов (1864, 1869), юстиции (1871—72).

«В прошлом году в Константинополе»— относится ко второй половине 1872 года (см.: Данилов Л., Кирсанов А. Е.П.Блаватская в Одессе весной 1871 г. 2024. URL: http://www.ligatma.org/articles/HPB-in-Odessa-1871.html).

/46/ Игнатьев Николай Павлович (1832–1908)— граф (1877), министр внутренних дел (1881–82), член Госсовета (1877), генерал от инфантерии (1878), генерал-адъютант (1860); в 1864–77 гг. российский посланник и посол в Константинополе, генерал-лейтенант.

/47/ В значении преуспею, сумею.

/48/ Поскольку на родине, по закону, муж мог объявить покинувшую его жену в розыск  (см.: Данилов Л., Кирсанов А. Как Е.П.Блаватская в 1858 г. вернулась в Россию: Письмо Н.В.Блаватского к Н.А.Фадеевой от 13 ноября 1858 г. 2005–2022. URL: http://www.uguns.org/articles_html/032.html).

/49/ Подтверждение тому — последующая жизнь Е.П.Блаватской: публичное разоблачение опасностей спиритизма и медиумизма, основание Теософского общества (1875) и т.д., состоявшая в исполнении поручений Учителя, которые были под силу только ей.

/50/ Очевидный подтекст этого предложения, что обычные житейские радости, удовольствия и развлечения — автора не привлекают. И потому не окажутся препятствием в дальнейшей деятельности.

/51/ См. прим. 8. В контексте общей идеи нескольких предыдущих и следующих предложений, здесь возможен двоякий смысл: не только ревностный интерес к текущим политическим интригам (о чём уже говорилось выше), но и любовь к «сложным, затруднительным положениям» (устное значение intrigue во французском), как в военном деле или шахматной игре,— к тому, чем отличаются «самые трудные и опасные поручения», о которых говорится тут.

Вместе с тем из-за многозначности слова интрига это предложение, воспринятое или цитируемое (будь то по недомыслию или с умыслом) в отрыве от своего окружения, выглядит весьма двусмысленным. Как и в других схожих местах (см. прим. 34, 52), автор явно не обратил внимание, что написанное может быть понято превратно.

/52/ Ещё одно «обобщение» (ср. прим. 34), в которое автор, опять-таки, не вкладывал никаких иных смыслов, кроме самого что ни на есть конкретного (подтекст выделен нами): «… и поскольку вижу пользу данного дела, то смотрю только на светлую его сторону».

Нетрудно заметить, что, желая продемонстрировать трезвое понимание ситуации, Е.П.Блаватская стремилась вместе с тем никоим образом не допустить бестактности по отношению к адресату и его ведомству, а именно исключить малейший намёк на высказывание вроде «сотрудничество с вашей организацией считается позорным» (см. следующее предложение и прим. 53). В итоге сложилась эта странная фраза, в которой, при её буквальном истолковании, если не принимать во внимание совершенно определённый контекст, можно усмотреть чуть ли не признание в беспринципности.

/53/ Вот как писал о жандармерии (лермонтовские «мундиры голубые») публицист и критик Н. К. Михайловский: «Взрыв газетной радости по слу­чаю закрытия III Отделения пока­зал, как относится наше общество к деятельности голубого мундира. Естественно поэтому, что и всё прикосновенное к этой деятельно­сти не пользуется симпатией, хотя бы оно носило характер даже чрезвычайной добродетели» (Отечественные Записки.  СПб., 1880. №11. С. 130).

/54/ Использованное здесь множественное число —  родные — могло быть намеренным обобщением, позволяющим не называть конкретное лицо. Во всяком случае, это заведомо не могло относиться к генералу Р.А.Фадееву, дважды с уважением упоминаемому выше и которого не было в Одессе в этот приезд Е.П.Блаватской.

Характерно, что в двух других «обобщениях», встречающихся в этом письме (см. прим. 34, 52), дословное восприятие явно не предполагалось, а смысл, вложенный автором, всякий раз ни на йоту не выходит за рамки того, о чём говорится рядом.

/55/ Судя по всему, именно мысли о возможных результатах подобного «тайного исследования», предположительно в виде беседы с названной ниже генеральшей Витте, привели к появлению в письме этого эмоционального отступления о «домашних дрязгах».

/56/ См. прим. 3.

/57/ Также пачпорт, паспорт (словарь В.И.Даля).

/58/ Подробный рассказ об этом приводится А.П.Синнеттом в книге Случаи из жизни госпожи Блаватской, со слов её самой (цит.: Крэнстон С. Е.П.Блаватская… С. 59–60).

Эта часть письма тоже очевидным образом связана с возможными перспективами «тайного исследования жизни моей» (см. прим. 55): тогда бы перечисляемые здесь негативные моменты («что я ни делала дурного…», «один проступок против закона», «бежала от мужа») прозвучали непременно, и не исключено, что в более резких выражениях. Соответственно, Е.П.Блаватской потребовалось сказать об этом что-то самой, хотя бы в общих чертах, дабы сдержать данное в начале письма обещание «высказать без утайки всю правду».

О муже тут говорится совсем по-другому, нежели раньше, однако противоречие это больше кажущееся. В начале письма помянуты обстоятельства их расставания, которое имело место в Эривани: никаких юридических, судебных последствий это в дальнейшем не имело, а в 1862–63 гг. в Тифлисе они прожили год под одной крышей (Крэнстон С. Е.П.Блаватская… С. 646), так что, надо полагать, сам Н.В.Блаватский к этому времени не стал бы оспаривать выражение «по обоюдному соглашению… разошлась с ним».

Теперь же речь идёт о личных мотивах Е.П.Блаватской при её последующем, тайном от всех, бегстве за границу (см. прим. 48), когда у неё не оставалось иного выхода, кроме как нарушить закон, поскольку жена не могла тогда получить паспорт в обход мужа.

/59/ Воронцова Елизавета Ксаверьевна (ур. графиня Браницкая, 1792–1880)— статс-дама, жена графа Михаила Семёновича Воронцова (1782–1856), князя (1845), светл. князя (1852), новороссийского и бессарабского генерал-губернатора (1823–56), наместника Кавказского (1844–56), генерал-фельдмаршала (1856).

Надежда Андреевна Фадеева, младшая тётушка и подруга детства Е.П.Блаватской, сообщала ей в письме из Одессы 23.3.1877 г.: «А старая княгиня Воронцова всё жива, сделалась совсем сумасшедшая, даже бешенство находит, кидается на всех, дерётся, кусается, так что её связывают верёвками и колотят, чтоб усмирить. Её всю свело крючком, согнуло, скорчило, так что на ладони привязывают металлические дощечки, чтоб скрюченные пальцы не врезывались в ладони. Голова у неё висит и изо рта течёт слюна. Ведь не от старости же это, а, я думаю, в неё вселился какой-нибудь духовский благоприятель, не весьма к ней расположенный» (архив ТО, Адьяр).

О том, что за замужеством юной Елены Ган стояла супруга наместника, желавшая таким образом избавиться от её присутствия в Тифлисе, в других известных источниках не упоминалось.

/60/ Бруннов Филипп Иванович (Эрнст Филипп) (1797–1875)— барон, действ. тайный советник (1856), граф (1871); чиновник особых поручений при М.С.Воронцове в Одессе (1823–26), российский посланник в Лондоне (1840–54), при Германском союзе и др. (1855–56), врем. представитель во Франции (1856–57), посланник в Пруссии и др. (1857–58), посланник, посол в Великобритании (1858–74).

/61/ Даты событий собственной жизни до 1873 г., кроме более-менее недавних, у Е.П.Блаватской зачастую приблизительные, как в данном случае (ср. прим. 3). В Россию с новым паспортом она возвратилась под Рождество 1858 г. (Желиховская В.П. Правда о Е.П.Блаватской; цит.: Крэнстон С. Е.П.Блаватская… С. 87), и на руках у неё был приёмный младенец, Юрочка (см. прим. 9). Матерью его была близкая родственница Н.В.Блаватского, судя по всему умершая за границей вскоре после родов, а отцом молодой барон Н.Е.Мейендорф (1835–1906), старший сын давнего знакомого Фадеевых и П.А.Гана; и ответственность за жизнь и воспитание этого незаконнорождённого ребёнка в его первые годы Е.П.Блаватская добровольно приняла на себя.

/62/ Один такой эпизод, имевший место в Лондоне в 1854 г., подробно описала В.П.Желиховская, также упомянув про беспаспортный отъезд сестры заграницу  (Правда о Е.П.Блаватской; цит.: Крэнстон С. Е.П.Блаватская… С. 75–76).

Как известно, прологом к Крымской войне 1853–1856 гг. стал конфликт вокруг Храма Рождества Христова в Вифлееме (построенного над пещерой, где, по преданию, родился Христос), когда Франция потребовала, чтобы ключи от него были отобраны у православной общины, которая поддерживалась Россией, и переданы католическому духовенству.

/63/ Витте Екатерина Андреевна (ур. Фадеева, 1819–1898)— старшая тётушка Е.П.Блаватской, была замужем за Ю.Ф.Витте (1814–1868), действительным статским советником (чин IV класса в табели о рангах, как и генерал-майор), т.е. статским (гражданским) генералом; отсюда —«генеральша», жена или вдова генерала.

/64/ Письма между Одессой и Петербургом шли в то время в один конец не более 10 дней.

/65/ Традиционная концовка-клише, обусловленная этикетом деловых писем того времени, как и форма обращения («Ваше Превосходительство») в начале и в теле письма.

Ср., напр., с концовкой первого сохранившегося письма А.С.Пушкина «кавалерист-девице» Н.А.Дуровой с ответами на её вопросы относительно рукописи её книги (до их личной встречи): «С глубочайшим почтением и совершенной преданностию честь имею быть Вашим усерднейшим и покорнейшим слугою» (19.1.1836).

*
* *

Итак, организация «Спиритского общества»[35] в Каире завершилась провалом, и главной причиной тому стало прямое противодействие российского генерального консула в Египте.

Где же в свои 40 лет могла Е.П.Блаватская открыто приложить дальше свою энергию на пользу делу «познания неизведанного», которому всецело посвятила свою жизнь?

Условий для общественной деятельности в этом направлении в России тогда не было никаких. Два года спустя, уже проживая в Америке, Е.П.Блаватская вступила в переписку с петербургским исследователем спиритизма и медиумизма  А.Н.Аксаковым (1832–1903). Несмотря на все свои связи и знакомства, А.Н.Аксакову так и не удалось получить разрешение на издание научного журнала о психических исследованиях, вследствие чего с 1874 г. до конца XIX века журнал выходил в Германии на немецком языке, под названием Psychische Studien. Тепло откликнувшись на её первое письмо, А.Н.Аксаков обиняком сетует на такое положение вещей, предварительно коснувшись того, с чем ему пришлось столкнуться в предшествующее десятилетие:

«Хотя все подробности спиритуалистического движения в Америке мне хорошо известны по журналам нашим, но тем не менее голос русский с места действия приятен!

Никто, быть может, так давно и горячо не желал просветить в этом отношении любезное отечество своё, как Ваш покорнейший слуга. Десять лет тому назад я представил в цензуру мой перевод Гера (Hare, Experimental investigations, etc.); но разрешения не последовало; в 1866 г. я напечатал его в Лейпциге[36]; книга подверглась запрету и с тех пор гниёт в лейпцигских подвалах. В печати нашей нет ничего о спиритизме, и знать она его не хочет; когда, года три тому, был здесь Юм [февраль-март 1871 г.], ни одна газета не приняла ни одной статьи от свидетелей его сеансов; но зато бранных статей от ничего не видавших было вдоволь. Наконец в 1872 мне удалось напечатать здесь мой перевод статей Крукса, с разными дополнениями[37]; но брошюра эта была пройдена молчанием и не имела никакого успеха. Вот что заставило меня перенести мою деятельность, как, быть может, Вам известно ‹…›, на немецкую почву» (10/22.11.1874)[38].

И в одном из следующих писем А.Н.Аксаков добавляет: «ведь здесь о спиритизме не имеют другого понятия, [кроме] как о жалком фокусничестве» (12.03.1875)[39]. Для Е.П.Блаватской это не стало откровением: недаром в одесском письме 1872 г. она предпочла говорить о своей роли на спиритических сеансах примерно в таком же духе (см. прим. 12 к письму Е.П.Блаватской).

Мало того, положение Е.П.Блаватской в России усугублялось тем, что слухи и сплетни, окружавшие её имя со времени её первого отъезда за границу в 1850 г.[40], нарастали как снежный ком с каждым её приездом на родину. К 1873 году их стало уже столько, что любая её публичная деятельность в России или выступление в печати под своим именем неминуемо привели бы к громким скандалам, на чём бы всё и закончилось раз и навсегда. Это отравляло всю дальнейшую жизнь Е.П.Блаватской и было для неё мучительно, так как не имело нравственного разрешения. Дело в том, что для убедительного опровержения домыслов о своём якобы предосудительном поведении от неё потребовалось бы публично затронуть былые поступки третьих лиц, что при тех обстоятельствах лишь усугубило бы положение вещей.[41]

Из одесского письма мы узнаём, что к концу 1872 г. у Е.П.Блаватской имелся твёрдый план, если письмо не принесёт результатов, уехать из Одессы во Францию,—  недвусмысленное свидетельство того, что никаких перспектив дальнейшего проживания с родными, так же как и участия в общественной жизни в России, она для себя не видела.

После опыта со «Спиритским обществом» в Египте Е.П.Блаватская, надо думать, не питала иллюзий, что со стороны глав российских посольств или консульств возможно благожелательное отношение к её деятельности в области спиритуализма. Что же ей оставалось?

Отправившись вскоре за границу, она никогда с тех пор не видела горячо любимую родину. Но прежде она предпринимает отчаянные усилия в надежде избежать подобной судьбы, решившись ради этого на крайний шаг: в тайне от всех обращается к управляющему III Отделением с предложением безвозмездно участвовать в изобличении козней недругов России за рубежом.

В одесском письме она демонстрирует свою способность к этому делу, рассказывая о тщательно скрываемых сведениях, ставших ей известными, и других случаях, пусть даже используемый ею метод, с общепринятой точки зрения, и не внушает большого доверия.

До её знакомства с Генри Олкоттом и до создания Теософского общества ещё довольно далеко. Это нам, глядя назад, «известно», что по прошествии нескольких лет на Е.П.Блаватскую ляжет ответственность за судьбу этого дела, порученного ей Учителем, и связанных с этим делом людей. И вот тогда-то, согласно Уставу Общества, попытки кого-либо вовлечь других членов в политические дискуссии будут означать исключение такого человека из Общества. Также связь кого-либо из основателей с царской тайной полицией, хотя бы и давняя, но раньше или позже непременно обнаруженная, оказалась бы тогда миной, заложенной под Общество своими руками.

Однако пока всё это сокрыто под покровом будущего. А к Рождеству 1872 года в Одессе Е.П.Блаватская отвечает только за себя, и, судя по всему, то был очередной период в её жизни, когда ей было предоставлено действовать по своему усмотрению, на свой страх и риск.

Протекция или покровительство российского правительства, если бы её замысел смог осуществиться, позволили бы ей устранить, казалось, непреодолимые препятствия со стороны российской дипломатии — и продолжать делать то, что было предметом её занятий в Египте до приезда в Одессу. На этом Е.П.Блаватская и сосредоточила свои усилия.

*
* *

Следующий важный документ архивного дела упомянут вскользь в заключении публикации 1988 г. как нечто не представляющее интереса: «На запрос начальника жандармского управления г. Одессы канцеляри[я][42] III отделения ответила…».

Тогда как в свете этого документа пафосная «мораль» вступительной заметки 1988 г.[43] обращается в мыльный пузырь, знаменуя торжество извечной мудрости: «Нет ничего тайного, что не сделалось бы явным».

Примечания

[1] О жене действительного статского советника Елене Блаватской // ГАРФ. Ф. 109 (III экспедиция Третьего отделения). Оп. 158. Д. 22. 19 л.

ГАРФ — Государственный архив Российской Федерации. Образован в 1992 г., до этого документы находились в ЦГАОР (Центральный государственный архив Октябрьской революции).

[2] Сцена Ходжи Насреддина при дворе эмира Бухары живо напоминала нам о том, с чем Е.П.Блаватской довелось столкнуться в Египте.

Совет мудреца из Герата был нашей путеводной звездой при написании этих заметок.

[3] Письмо LXXXIX (1 мая 1886 г.) // Blavatsky H.P. The Letters of H.P.Blavatsky to A.P.Sinnett… L., NY, 1925. С. 207–208.

[4] Письмо Блаватской / Публ. Б.Л.Бессонова и В.И.Мильдона; вступ. заметка и прим. В.И.Мильдона // Литературное обозрение. М., 1988. № 6. С. 110–112. Материал вышел в рубрике «Из литературного прошлого».

Согласно вступительной заметке, литературовед Б.Л.Бессонов — в дальнейшем бессменный консультант в архивном обеспечении многотомного словаря Русские писатели: 1800–1917. Биографический словарь (1989– )— обнаружил это письмо в недрах закрытого в советский период архива Департамента полиции, документы которого обильно использованы в словаре.

В следующем году в первом томе этого словаря вышла статья о Е.П.Блаватской за подписью В.И.Мильдона (М., 1989. С. 272–273). Схожая по содержанию, с вырванными из контекста цитатами из одесского письма 1872 г.— в сущности, не имеющего никакого отношения к ещё не начавшейся в ту пору литературной деятельности Е.П.Блаватской,— статья вообще не упоминала о её многочисленных письмах к отечественным публицистам и литераторам, хранящихся в крупнейших российских литературных архивах (см., напр.: Отчёт Московского Публичного и Румянцевского музеев за 1902 год. М., 1903. С. 25).

[5] Подробнее об этих источниках см., напр.: Крэнстон С., при участии Уильямс К. Е.П.Блаватская: Жизнь и творчество основательницы современного теософского движения / 2-е изд., доп. Р.-М., 1999. С. 312–323 (чета Куломб), 354–372 (Вс.С.Соловьёв), 462–464 (М.Мюллер) и др.

[6] См., напр.: Крэнстон С. Е.П.Блаватская… С. 7.

[7] Мильдон В.И. [Вступ. заметка] // Письмо Блаватской… С. 110.

[8] В отношении исследований, публиковавшихся более 20 лет назад и не утративших своего влияния на общественное мнение, не следует упускать в виду, что авторская точка зрения может со временем претерпевать изменения.

[9] Carlson M. To Spy or not to Spy: «The Letter» of Mme. Blavatsky to the Third Section // Theosophical History. 1995. July.  Т .V. № 7. С. 225–231.

[10] Carlson M. «No Religion Higher Than Truth»: A History of the Theosophical Movement in Russia, 1875–1922. Princeton, 1993.

[11] Meade M. Madame Blavatsky: The Woman Behind the Myth. NY, 1980.

[12] В публикации 1988 г. в этой фразе нет местоимения «вам», которое кардинально меняет исходный смысл; в полном переводе 1995 г. ошибка устранена. Притом в письме смысл, вложенный в эту фразу, куда более конкретный и далёк от того, как это выглядит вне контекста (см. прим. 34 к письму Е.П.Блаватской).

[13] Данная оценка безосновательна, проистекая из предшествующей цитаты, вырванной из своего окружения и к тому же искажённой в переводе (см. прим. 12).

[14] Carlson M. «No Religion Higher Than Truth»… С. 214.

[15] Carlson M. To Spy or not to Spy… С. 226.

[16] Santucci J. Editor’s Comments // Theosophical History. 2004. October. Т .X. № 4. С. 1–3.

[17] The Letters of H.P.Blavatsky / Algeo J., ed. Т. 1. Weaton, Ill., 2003. С. 23–31.

[18] Santucci J. Editor’s Comments… С. 2.

[19] В сочинении, написанном после смерти Е.П.Блаватской, Вс.Соловьёв не мудрствуя лукаво вложил в уста главной героини собственные чаяния, которыми донимал её на всём протяжении их недолгого знакомства: «Пусть мне только дадут денежные средства… много мне не надо — вы ведь знаете меня в этом отношении!» (Соловьёв Вс.С. Современная жрица Изиды. СПб., 1893. С. 220–221; см. также: Крэнстон С. Е.П.Блаватская… С. 366).

[20] Как говорилось чуть ранее, опять-таки без ссылок на первоисточник, «поскольку она страшно нуждалась в деньгах в то время» (Santucci J. Editor’s Comments… С. 3).

[21] Santucci J. Editor’s Comments… С. 3.

[22] Один из соавторов настоящих заметок (Л.Данилов) был среди участников дискуссии, вместе с Гвидо Трепша, благодаря неизменному содействию которого мы смогли воспользоваться необходимыми источниками.

[23] Подробнее см. во второй части этих заметок.

[24] Мильдон В.И. [Вступ. заметка]… С. 110; чуть позже, в словаре Русские писатели (см. прим. 4), место «международного соглядатая» занял «международный агент».

[25] Судя по всему, за исключением журнальной публикации 1988 г. наряду с последующей статьёй в словаре, д-р филол. наук В.И.Мильдон (р. 1939) и канд. филол. наук Б.Л.Бессонов (1931–2016) интереса к теме наследия и биографии Е.П.Блаватской не проявляли. И за истекшее время по поводу своей совместной статьи печатно не высказывались.

[26] Из отношения главного одесского жандарма в III Отделение от 16 января 1873 г. по результатам их беседы с Е.П.Блаватской: «Средства к жизни она получает от отца и не нуждается в вознаграждении за предлагаемые ею услуги, но лишь только средства на расходы по розыскам и наблюдениям, и необходимую протекцию» (см. полный текст во второй части этих заметок).

[27] Разумеется, не без желания что-то на этом подзаработать (см. прим. 19).

[28] Мильдон В.И. [Вступ. заметка]… С. 111.

Нелишне, наверное, напомнить, что в советской идеологии к «свободомыслящим» относили и бомбистов-террористов, включая цареубийц.

[29] Там же. С. 110.

[30] «Документ подтверждает старую мысль: любая попытка превратить духовные качества в средство достижения материальных целей, будь то имущество, власть или слава, всегда оборачивается против человека. И другую, не менее старую: нет ничего тайного, что не стало бы явным» (Там же. С. 111).

[31] Иначе получилось бы «помощь более правительственная, чем материальная»— совсем ни в какие ворота.

[32] Мильдон В.И. [Вступ. заметка]… С. 111. По сути, это саморазоблачительная характеристика, в очередной раз отнесённая сочинителем на адрес Е.П.Блаватской. Поневоле вспоминается извечный базарный приём — громче всех кричать «Держи вора!».

[33] Как известно, в СССР теософские идеи распространялись повсеместно среди последователей и почитателей Н.К.Рериха. В соответствии с правилом «Не можешь победить — возглавь», осенью того же 1988 г. в тогда ещё советской Риге «компетентные органы» планировали учредить новое и первое в стране общество Рериха во главе со своим сотрудником-востоковедом, однако этот замысел был сорван (О Докторе. 1994, 2004–2005. URL: http://uguns.org/articles_html/029.html). В тот же период московский эмиссар-востоковед А.Н.Сенкевич «обрабатывал» Гунту Рудзите, известную латвийскую исследовательницу творчества Н.К.Рериха, чтобы она выступила с осуждением Е.П.Блаватской,— тоже осечка.

Полагать, что такой же сценарий не был задействован затем в других местах, было бы по меньшей мере наивно.

[34] В цитируемых документах типографский шрифт выделен нами полужирным, подчёркивания (кроме оговоренных в примечаниях) — курсивом.

Наряду с Х.Трёмелем мы также выражаем нашу признательность ещё нескольким исследователям, которые изучали это дело и любезно поделились своими рабочими материалами.

[35] Мы употребляем это название в кавычках как условное, поскольку сеансы, которые проводила в роли «медиума» сама Е.П.Блаватская, можно называть «спиритическими» лишь с большой натяжкой.

В письме к своему биографу А.П.Синнетту, имея в виду очерк В.П.Желиховской «Правда о Е.П.Блаватской», где, в частности, немало рассказано и о личных её способностях, о которых сама она распространяться не любила, Елена Петровна указывает: «...даже ещё в 1860 и 1864 [гг.]— я всегда утверждала, что не духовская сила движет мною и помогает мне, а наши Учителя и их чела [ученики]. Это явствует из разговоров, приводимых в её “Правде” обо мне, каковая у вас имеется…» (Письмо XLI // Blavatsky H.P. The Letters of H.P.Blavatsky to A.P.Sinnett… С. 155).

[36] Гер Р. Опытные исследования о спиритизме / Пер. с англ. А. Аксакова. Лейпциг, 1866.  Источник: Hare Robert. Experimental Investigation of the Spirit Manifestations, Demonstrating the Existence of Spirits and Their Communion with Mortals. NY, 1855.— Л.Д., А.К.

[37] Аксаков А. Н. Спиритуализм и наука: Опытные исследования над психической силой Уильяма Крукса, чл. Лондонского королевского о-ва. Подтвердительные свидетельства химика Р. Гера, математика А. Де-Моргана, натуралиста А. Уаллэса, физика К. Варлея и др. исследований. Удачные и неудачные сеансы Д. Д. Юма с англ. и рус. учеными / Сост., пер. и изд. А. Аксаков. СПб., 1871.— Л.Д., А.К.

[38] РО ИРЛИ (Рукописный отдел Института русской литературы). Фонд 2 (А.Н.Аксаков).

[39] Там же.

[40] См.: Крэнстон С. Е.П.Блаватская… С. 680.

[41] См., например, её пронзительные объяснения-ответы в письмах к А.П.Синнетту в начале 1886 г., когда тот работал над книгой Случаи из жизни госпожи Блаватской, относительно невозможности раскрыть всю правду об отдельных эпизодах её биографии, которые ставились ей в вину (Письма LXII, LXI, LX // Blavatsky H.P. The Letters of H.P.Blavatsky to A.P.Sinnett… С. 142–158).

[42] В статье 1988 г. здесь очередная неумышленная опечатка (канцелярии). На ней-таки споткнулся д-р филол. наук А.Н.Сенкевич (см. прим. 33), плодовитый сочинитель «биографических» опусов о Е.П.Блаватской, демонстрируя, что для фабрикации этой продукции нет нужды обращаться к подлинным документам.

[43] См. прим. 30.

(Продолжение: Часть 2.)

Материал подготовили: Леонид Данилов,
при содействии Анатолия Кирсанова

Опубликовано на сайте: 17.1.2017

Последнее обновление: 30.1.2024

© Леонид Данилов, 2017–2024, публикация, примечания, составление